И никто в этом зале не замечал — и не желал замечать — молчаливых призывов о помощи, которые тщетно бросала в толпу тринадцатилетняя девочка.
Через шестнадцать лет
Роман близился к концу, но ни один из них не желал признавать очевидного. Вместо этого они говорили о том, что дороги залило и с утра всюду пробки, и что, по всей вероятности, ее рейс из аэропорта Логан отложат. Не говорили лишь о том, что действительно волновало обоих, хотя Маура слышала тревожные нотки в голосе Даниэла Брофи, да и ее собственный голос, чересчур тихий и сдержанный, выдавал волнение. Оба старательно делали вид, что у них все по-прежнему — просто устали от бесконечных мучительных споров, которые обычно затягивались далеко за полночь и за которыми с неизбежностью следовали любовные объятия. После таких бесед она всегда чувствовала, что нуждается в любви, и требовала ее.
«Если бы ты мог оставаться со мной каждую ночь! Какое это счастье — каждое утро просыпаться вместе!» — «Но здесь и сейчас я с тобой, я твой, Маура». — «Не совсем. И так будет, пока ты не сделаешь выбор».
Она глянула за окно: машины на шоссе пробивали стену ливня, разбрызгивая лужи. Даниэл никогда не решится, думала она. И даже если он выберет меня, если откажется от духовного сана, если оставит свою любимую церковь, чувство вины будет омрачать наш союз, преследуя нас, словно укоризненный взгляд бывшей любовницы. Дворники сметали потоки воды с ветрового стекла, полумрак за окном был под стать ее настроению.
— Кажется, ты успеваешь к рейсу впритык, — сказал он. — Ты прошла онлайн-регистрацию?
— Еще вчера. У меня на руках посадочный талон.
— Отлично. Это сэкономит несколько минут.
— Мне еще надо сдать чемодан в багаж. Зимняя одежда в сумку не влезла.
— Не могли выбрать для медицинской конференции место потеплее! Что делать в Вайоминге в ноябре!
— Говорят, Джексон-Хоул — красивое место.
— Бермуды не хуже.
Маура украдкой бросила взгляд на Даниэла. Полумрак салона скрадывал морщинки на его усталом лице, а вот густеющая седина его волос была заметна. Прошел всего год, подумала она, а мы так постарели! Любовь состарила нас обоих.
— Когда я вернусь, давай съездим вдвоем туда, где тепло, — сказала Маура. — Просто на выходные. — Она беспечно усмехнулась. — Черт, давай забудем обо всем и закатимся куда-нибудь на целый месяц!
Ответом было молчание.
— Или я слишком многого требую? — осторожно спросила она.
Даниэл устало вздохнул.
— Мир все равно напомнит о себе. И рано или поздно нам придется к нему вернуться.
— Но нас ведь никто не заставляет.
Взгляд, которым он посмотрел на нее, был полон грусти.
— Ты ведь сама в это не веришь, Маура. — Теперь он переключил внимание на дорогу. — Как и я.
Он прав, мы оба верим в эту чертову ответственность, подумала она. Я каждый божий день езжу на работу, в срок плачу налоги и вообще выполняю все то, что велит мне общество. Я могу сколько угодно распинаться о том, как это здорово — сбежать вместе с ним, выкинуть еще что-нибудь сумасбродное, но я-то знаю, что у меня не хватит смелости. И Даниэлу тоже.
Он притормозил перед залом вылета. С минуту оба сидели молча, не глядя друг на друга. Маура отвернулась к окну и принялась рассматривать других пассажиров, выстроившихся в очередь на регистрацию при въезде; все они укутались в дождевики — ни дать ни взять похоронная процессия хмурым ноябрьским утром. Очень не хотелось выходить из теплого салона машины и присоединяться к этой унылой толпе. «А что, если я не полечу, а попрошу его отвезти меня домой?» — мелькнула мысль. Может, поговорив обо всем начистоту еще пару часов, мы найдем выход из тупика?
В стекло постучали — на них смотрел полицейский из охраны аэропорта.
— Здесь только высаживают, — рявкнул он. — Проезжайте.
Даниэл опустил боковое стекло.
— Я подвез ее к рейсу.
— Ну так поторапливайтесь, не до вечера же тут сидеть.
— Я выгружу твой багаж, — предложил Даниэл и вышел из машины.
Они стояли на тротуаре молча, поеживаясь от холода, среди какофонии звуков — рычания автобусов, воя клаксонов. Если бы он был моим мужем, мы бы сейчас поцеловались на прощание, подумала Маура. Но они давно приучились избегать любых проявлений чувств на публике, и хотя на Даниэле сейчас нет белого клерикального воротничка, даже простое дружеское объятие было бы слишком рискованным.
— Я ведь не обязана ехать на эту конференцию, — сказала она. — Мы могли бы побыть вместе целую неделю!
Он вздохнул.
— Ты же знаешь, Маура, я не смогу отлучиться на целую неделю.
— А когда сможешь?
— Мне нужно время, чтобы подготовиться. Но мы обязательно выберемся куда-нибудь, я обещаю.
— И непременно подальше от дома, да? Туда, где нас никто не знает? На этот раз я хотела бы пожить с тобой неделю, никуда не уезжая.
Даниэл покосился на полицейского, который, похоже, снова направился в их сторону.
— Мы поговорим об этом, когда ты вернешься.
— Разумеется, поговорим. — Маура рассмеялась. — Это мы прекрасно умеем. Мы только и делаем, что говорим. — Она подхватила свой чемодан.
Даниэл протянул к ней руку.
— Маура, прошу тебя. Давай не будем вот так расставаться. Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Мне просто нужно время, чтобы разобраться.
Его лицо помрачнело. Долгие месяцы обмана и бездействия, сомнений и угрызений совести наложили отпечаток, отравляя мгновения счастья с любимой. В другой раз она непременно утешила бы его улыбкой, дружеским пожатием руки, но сейчас ее захлестнула обида. В ней вдруг заговорило мстительное чувство.