Гиблое место - Страница 60

— Одна из собак натаскана искать трупы, но она тоже ничего не почуяла. Ее владелец думает, это из-за пожара. Запах бензина и дыма подавляет обоняние. Вдобавок снегом все завалено. — Он посмотрел вниз — люди с собаками уже поднимались наверх по тропинке. — Если она там, мы ее до весны не найдем.

— Вы прекращаете поиски? — спросила Джейн.

— А что мы еще можем сделать? Собаки ничего не нашли.

— То есть мы просто оставим ее тело там, внизу, на растерзание падальщикам?

Фейи в ответ на это лишь развел руками и устало вздохнул.

— И где же, по-вашему, нам следует раскапывать снег, мэм? Покажите место, и мы начнем. Вы же понимаете, что это поисковая операция, а не спасательная. Даже если она выжила после аварии, то на таком морозе долго не протянешь. Слишком много времени прошло.

Люди из поисковой группы вернулись на дорогу. Они выглядели подавленными, Джейн видела их растерянные, печальные лица. Даже собаки, почувствовав настроение людей, уже не виляли хвостами.

Последним по тропе поднялся Сансоне, вид у него был самый мрачный.

— Слишком рано прекратили поиски, — сказал он сердито.

— Даже если бы собаки нашли ее, это ничего не изменило бы, — тихо заметил Фейи.

— Но по крайней мере мы бы знали наверняка. У нас было бы тело, которое можно предать земле, — возразил Сансоне.

— Я понимаю, как тяжело, когда остается неясность. Но в этих местах, сэр, подобное часто бывает. То у охотника случится сердечный приступ, то туристы заблудятся, то прогулочный самолет разобьется. Иногда мы годами не можем найти останки. Природа сама решает, когда их вернуть. — Фейи поглядел вдаль: с неба снова начал сыпать легкий снежок, сухой и мелкий, как тальк. — Она еще не готова отдать нам это тело. Сегодня — не готова.

Ему было шестнадцать лет. Он родился и вырос в Вайоминге. Его звали Джулиан Генри Перкинс. Но так его называли только взрослые — учителя, приемные родители, социальный работник, присматривавший за ним. В школе в лучшие дни одноклассники называли его Джули-Анной. А когда все было плохо, Дурковатой Анной. Он терпеть не мог свое имя, мать назвала его так, посмотрев фильм, где героя звали Джулиан. Это вполне в ее духе — сделать какую-нибудь глупость, например, дать ребенку имя, которого нет ни у кого. Или подбросить младенцев деду и сбежать с ударником из рок-группы. Или вдруг вернуться через десять лет и забрать детей, потому что истинный смысл жизни ей открыл пророк Иеремия Гуд.

Мальчик рассказал все это Мауре, пока они медленно спускались по склону в долину, а собака шла за ними по пятам, тяжело дыша. С тех пор, как они смотрели на пылающий Лучший Мир, прошел день. Только теперь мальчик решил, что опасность миновала и можно спуститься в долину. На Мауре были самодельные снегоступы. Мальчик смастерил их сам, а инструменты «позаимствовал» в домах у доверчивых жителей Сосновой долины, где двери по традиции не запирались. Маура хотела объяснить ему, что это воровство, а не заимствование, но подумала, что ему это без разницы.

— И как же тебя называть, если тебе не нравится имя Джулиан? — спросила Маура, шагая вместе с ним по снегу к Лучшему Миру.

— Мне все равно.

— Обычно людям важно, как их зовут.

— Не понимаю, зачем вообще нужны имена.

— Поэтому ты упорно зовешь меня «мэм»?

— Звери друг друга никак не называют, и что же, им неплохо живется. Уж лучше, чем некоторым людям.

— Но мне неудобно все время звать тебя «эй, ты».

Они все шли и шли, снег поскрипывал под снегоступами. Мальчик возглавлял их маленькую процессию — нелепый, странный, да еще с косматой собакой, следующей за ним по пятам. Маура была замыкающей. Она по собственной воле следовала за этими дикими и грязными существами. Может, именно это и называется стокгольмский синдром — во всяком случае она вдруг поймала себя на мысли, что уже не хочет сбежать от них. Маура полагалась на мальчика, понимая, что он не даст ей погибнуть от голода и холода, и если не считать того, что он в самом начале стукнул ее по голове, чтобы утихомирить, больше ничего плохого он ей не сделал. Более того, с тех пор он и пальцем ее не тронул. Так что она чувствовал себя отчасти пленницей, отчасти гостьей. В этой смешанной роли она и спускалась следом за ним в долину.

— Крыс, — вдруг бросил он через плечо.

— Что?

— Так меня зовет Кэрри, моя сестра.

— Не самое приятное имя.

— Нормальное. Это из того мультика про крысу, которая готовит.

— Ты имеешь в виду «Рататуй»?

— Ага. Дедушка водил нас на этот фильм. Мне он нравится.

— Мне тоже, — сказала Маура.

— В общем, она начала звать меня Крысом, потому что иногда я готовил ей завтрак. Кроме нее, меня так никто не называет. Это мое тайное имя.

— И поэтому мне, наверное, нельзя так тебя называть.

Мальчик не ответил и не замедлил шага, снегоступы шуршали по снегу. Через какое-то время он вдруг остановился и оглянулся — как будто все обдумал и наконец принял решение.

— Думаю, вам тоже можно, — сказал он и пошел дальше. — Но только другим не говорите.

«Мальчик по имени Крыс и собака по кличке Волк, — мысленно поразилась Маура. — Так-так…»

Она начала привыкать к ходьбе на снегоступах, вошла в ритм — двигаться стало легче, но угнаться за мальчиком и собакой было по-прежнему нелегко.

— То есть твоя мама и сестра жили здесь, в долине. А отец?

— Он умер.

— Прости.

— Когда он умер, мне было четыре.

— А где твой дедушка?

— Умер в прошлом году.

— Прости, — повторила она автоматически.